Путевые и всякие заметки

Позавчера летала на один день в Воронеж, очень приятная вышла командировка: и отработала хорошо, и на самолет не опоздала. Кстати, в другие города летают самолеты, а в Воронеж почему-то - трамвайчики. Такие смешные маленькие, с одной стороны - ряд из двух кресел, а с другой - из одного. Но взлетают легко, в воздухе держатся уверенно и вообще очень милые штуки, и, как говорят, надежные. И город много похорошел, стал ярче, чище и современнее, не говоря уже о том, что там починили дороги и покрасили фасады старых домов.

В командировку взяла с собой книжку Юрия Нагибина "По пути в бессмертие" - сборник его рассказов, очерков, мемуаров, посвященных разным известным людям.

Вычитала оттуда кое-что симпатичное и интересное.

Вот например, просто фраза: "Смерть - самый красивый символ, придуманный людьми, по словам пантеиста Гете". Я, правда, у Гете такого не припомню, но Нагибин, наверное, лучше знает... А фраза хороша.

Велимир Хлебников

Или вот такая история: Однажды некто из круга Хлебникова, кажется, Крученых, рассказал, что знает командарма, у которого четыре ордена Красного знамени; воин  утверждает, что таких как он, в стране всего семь человек. "Подумаешь, - сказал Маяковский - таких, как я, всего один, а не хвастаюсь". "А таких, как я, - грустно сказал Хлебников, - и одного нет". 

Разве не прелесть?

А вот эта история грустная и одновременно еще раз заставляет задуматься о том, какой страшной силой обладают люди, умеющие правильно составлять слова из букв, предложения из слов и реальность - из предложений... Не буду дословно переписывать Нагибина, расскажу как помню:

 

М.М. Зощенко

Когда умер Михаил Михайлович Зощенко, летом 1958 года, власти в растерянности то запрещали хоронить его в черте города (нет, ну как все-таки власть боится писателей, а? ведь никого так не боятся и не ненавидят, как людей, умеющих писать – неважно, репортажи из горячих точек или остроумные рассказы или великие стихи – ведь до сих пор так). Ну ладно – то запрещали, значит, хоронить, то не разрешали провести гражданскую панихиду. Ахматова вмешивалась (если помните, после ее смерти будет та же фигня - молчание в прессе, запреты на церемонии...), были звонки-письма других писателей вроде… В общем, разрешили. Пришедший на панихиду чиновник от Ленинградского отделения Союза писателей в своем прощальном слове ввернул фразу о предательстве Зощенко – нормально?? Этим довел атмосферу события до полной непереносимости… Но когда гроб вынесли на улицу, полную народа, несмотря на все попытки властей, старый петербургский актер Мгебров громко сказал:

- Михаил Михайлович может гордиться! Его вывозят тайно, как Пушкина. Власть не стала ни умней, ни отважней.

И напоследок, стихотворение, которое я прочла по наводке Нагибина, его рассказа об Иннокентии Федоровиче Анненском. Кстати, это Анненский написал дивное маленькое стихотворение, которое мы все знаем теперь как одну из самых прелестных песенок: "Среди миров в мерцании светил одной звезды я повторяю имя..."

 

Иннокентий Федорович Анненский

Ах, кстати, вот еще одна история из того дальнего времени, тоже какая-то очень знакомая и пугающе современная. Нагибин приводит отрывок из воспоминаний поэта и публициста Перцова: "В 1899 (или 1901) г. Анненский, участвуя в одной из тогдашних студенческо-интеллигентских демонстраций у Казанского собора, получил от разгонявших демонстрацию казаков удар нагайкой по лицу. На лице образовался чудовищный кровоподтек, захвативший всю левую половину. Этот кровоподтек долго не проходил и производил ужасное впечатление. Что-то вопиющее было в факте, что пожилой, достойный, симпатичный человек мог, при каких бы то ни было обстоятельствах, подвергнуться такому обращению. Вся дикая некультурность тоглашнего строя, обыкновенно прикрытая лоском благополучия, внезапно предстала здесь в своей грубой осязательности".

Журфак МГУ

И я вот думаю: сейчас профессора, слава Богу, не получают фингалов от власти, по крайней мере - физических. Но отчего? Власть ли стала культурнее? Власть научилась избивать неугодных в подворотнях? (Недаром так бесится Медведев и иже с ним от вопроса студентов журфака: "Кто избил Кашина"? - Ведь человек, который никак не причастен к этому позорному событию, просто ответил бы: "Понятия не имею, разбираемся" - а тут и студенток в отделение милиции поволокли и немедленным отчислением угрожали - хорошо, Ясен Николаевич Засурский вступился, честь ему и хвала). Или просто студентам и интеллигенции уже не до демонстраций, так как толку-то в них... В общем, сдается мне, не власть стала культурней, а мы - осторожней, чтобы не сказать: трусливей. А впрочем, я же просто хотела о книге поговорить, стихи поцитировать. Что-то занесло.

Стихотворение немного старомодное, но мне очень понравилось. Особенно четверостишие, начинающееся со слов "бывает такое небо..." - по-моему, прекрасно.

То было на Валлен-Коски.
Шел дождик из дымных туч,
И желтые мокрые доски
Сбегали с печальных круч.

Мы с ночи холодной зевали,
И слезы просились из глаз;
В утеху нам куклу бросали
В то утро в четвертый раз.

Разбухшая кукла ныряла
Послушно в седой водопад,
И долго кружилась сначала,
Все будто рвалася назад.

Но даром лизала пена
Суставы прижатых рук, -
Спасенье ее неизменно
Для новых и новых мук.

Гляди, уж поток бурливый
Желтеет, покорен и вял;
Чухонец-то был справедливый,
За дело полтину взял.

И вот уж кукла на камне,
И дальше идет река...
Комедия эта была мне
В то серое утро тяжка.

Бывает такое небо,
Такая игра лучей,
Что сердцу обида куклы
Обиды своей жалчей.

Как листья тогда мы чутки:
Нам камень седой, ожив,
Стал другом, а голос друга,
Как детская скрипка, фальшив.

И в сердце сознанье глубоко,
Что с ним родился только страх,
Что в мире оно одиноко,
Как старая кукла в волнах...

 Ох, подумала, а вдруг кто не знает. Да и вообще приятно лишний раз вспомнить все-таки вот это:

Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.

Это стихотворение выглядит так современно, так молодо, даже и не подумаешь, что написано оно 3 апреля 1909 года, в Царском селе, незадолго до смерти преподавателя Николаевской мужской гимназии, Высших женских курсов Раева, инспектора Петербургского ученого округа ... кстати, одной из его курсисток, кажется, была совсем юная Анна Андреевна Горенко.

Вообще-то, логично было бы в Воронеже читать о Мандельштаме или самого Мандельштама. Ну ладно, в следующий раз.