Фантазии на тему

Сегодня утром в метро в вагон вошла женщина, на которую было трудно не обратить внимание. Лет 50-ти, высокая и стройная. Она была одета чуть-чуть, в меру экстравагантно. Строгое классическое сочетание цветов и мягкий, необычный силуэт одежды очень интересно дополняли друг друга и создавали эффект – редко наблюдаемый в метро – индивидуального стиля. У женщины было интеллигентное умное лицо в дорогих очках и хорошая прическа.

Она прошла мимо меня в торец вагона, оставляя за собой

плотный

ни с чем не спутываемый

явный

шлейф дешевого перегара.

Когнитивный диссонанс, ептыть. Ну по крайней мере, понятно, почему она не на машине.

По дороге на работу я фантазировала: как это могло случиться?

Сидели вчера с давней подружкой:

- Нет-нет, этот роматизм Шопена… не знаю, я люблю его, но с годами все больше хочется какого-то изъяна… он слишком хорош, право…

- и вот знаешь, выхожу на площадь Севильи – и этот странный, огромный, почти мавританский собор…

- да, мне тоже кажется, что юный Маяковский не мог не…

- Ну это же «Огненный ангел» Прокофьева, он несколько сложен для восприятия, это тебе не «Ромео и Джульетта»…

И под разговор уговорили пару бутылок дешевого полусладкого вина??

Или нет, не так. Не так. Однажды, выходя из консерватории, она натолкнулась на … ну пусть будет слесаря… или нет – водопроводчика. Он вылезал из люка, а она как раз шла после концерта, вся исполненная высоких переживаний. Водопроводчик оказался дивно хорош, а главное – он – как ей показалось – страстно стремился к культуре, к знаниям, к свету. Ему не хватало образования, но он так смотрел, так кивал, так выразительно молчал… В нашей даме немедленно проснулись (в добавку к стыдливо осознаваемым сексуальным) инстинкты истинного народничества. О, как это прекрасно – вдохновить и научить водопроводчика, поднять его за пределы серого быта с люками и протечками. О.

Водопроводчик вдохновлялся, внимал, улыбался - в общем, старался соответствовать. И вот вчера, наверное, он снова пришел к ней в гости… Когда она стояла у полочки с дисками, задумчиво вертя в руках диски Скрябина, Губайдуллиной и Стравинского с лицензионными голограммами, он как-то нервно вздохнул, и решительно достал из сумки бутылку – со словами: «Вот… тетка Луиза из деревни прислала…». Ну как могла она отказаться от дара из глубинки, из самого сердца России, присланного теткой Луизой из села Новые Хорьки? Как могла она отвергнуть рюмку с вполне прозрачной жидкостью – если до этого он так покорно впитывал Баха, Моцарта, Прокофьева?

И сейчас, стоя в торце вагона, она смутно, но отчего-то с удовольствием вспоминает, как они танцевали с ним… как она подпевала со своим оксфордским акцентом «Lady in reeeeed… is dancing with meeee »  и потом, хором с ним: «Ту-ту-ту-тууууу»… Как протягивал он ей яблочко, присланное заботливой Луизой из Нижних Хорьков, как блестели при этом его глаза… как оооо… Но не хочется далее проникать в мысли прекрасной Дамы из торца вагона, в конце концов, это нас не касается. А «Весну священную» она все равно ему поставит. Потом.

Выходя, я опять прошла мимо. Да. Перегар. Точно от нее.

Хотя все могло быть совсем не так… Совсем…

Рельсы судьбы

В последние дни я часто радостно сама себе повторяю еще одну свою любимую цитату. Это фраза, завершающая автобиографию Агаты Кристи. Я уже когда-то давным-давно ее приводила, но не грех и повторить:

«Ребенок, вставая из-за стола, говорит: "Спасибо тебе, Господи, за хороший обед!" Что сказать мне в свои семьдесят пять? Спасибо тебе, Господи, за мою хорошую жизнь и за всю ту любовь, которая была мне дарована".

Вот и я иной раз повторяю как милую маленькую мантру: «Спасибо тебе, Господи, за мою прекрасную жизнь и за всю любовь, что мне дана».

Я не хотела бы сейчас менять свою жизнь или отказаться от чего-то в ней. Я не хотела бы изменить тот сложный и порой болезненный ход событий, который привел меня в сегодня, в ту точку, в которой я есть.

И, тем не менее, оглядываясь назад, я вижу два момента, которые и сейчас волнуют меня. Первый был давным-давно, еще в школе. После дискотеки ко мне подошел мальчик, в которого я была смертельно и безоглядно влюблена, так, как это бывает только с подростками. И предложил проводить меня домой. И я отказалась.

А второй, уже во взрослой жизни: мой коллега, который мне очень нравился, предложил меня подвезти - поздно вечером, после длинного и сложного дня. И я отказалась.

Оба раза решение было как будто принято не мною, не сознательно (я-то только об этом и мечтала). Как будто протянулась чья-то рука и заткнула мне рот, и он как будто повинуясь чему-то другому, а не моему решению, ответил идиотским, невероятным отказом.

И ведь это были не единственные отказы в моей жизни. Вообще-то слово «да» я люблю больше, чем «нет» и тем не менее, пользуюсь обоими. В юности я вообще была та еще финтифлюшка – пользуясь отсутствием у меня не только мобильного, но домашнего телефона, я могла назначить свидание и не пойти на него, вернуться с полпути, решив, что я лучше книжку дочитаю. А потом хлопать глупыми голубыми глазками, говоря, что вот не смогла, а как предупредить? Мобильники-то еще не изобрели!

Были в моей жизни всякие решения, и полезные, и глупые. Радостные и разрушительные. И всегда все оборачивалось к лучшему, к слову. И радость и разрушение взаимно переплетались в косичку ежедневных событий, мелких и судьбоносных (и тоже, поди пойми, где какое).

И я не только не жалею ни об одном из этих шагов (ну например, навскидку: предложить мужу жить отдельно или уйти со стабильной работы в крупнейшей мировой корпорации в пекло российской компании – бессмысленной и беспощадной) – я даже и не думаю об этих шагах. Они логично и правильно улеглись в мое прошлое и нисколько мне не мешают – потому что мне нравится то, что из этого вышло.

А вот эти два «нет» - как-то мешают. Я иногда вспоминаю этот взгляд и свое бездумное, необъяснимое «Нет». Во втором случае даже, по-моему, просто отрицательное движение головы. Я снова восстанавливаю обстановку вокруг меня. Вот так падал свет, вот так звучала музыка или сонные разговоры уставших коллег. Справа (во втором случае - слева) было окно. И он спрашивает. Я восстанавливаю голос, интонацию, взгляд – и говорю: «Да».  Понимаю, что опоздала, понимаю, что сейчас – через годы, десятилетия – ничего это «да» не стоит, а все же так страстно хочется его сказать.

Иногда я думаю – что бы изменилось? Отчего именно эти два момента царапают? Отчего именно эти «нет» не могу себе простить?

В первом случае «Да» могло бы обернуться неумелыми поцелуями в подъезде, клятвами верности, в худшем случае – ранним, девчоночьим замужеством или дурацким суицидом… Во втором – да, собственно, ничем. Ну в лучшем/худшем случае пару раз случился бы секс: дружеский, радостный, ни к чему никого не обязывающий.

И я вот что думаю.

Во-первых. Однажды на эзотерической лекции Ананда я услышала (кстати, допускаю, что он говорил нечто другое, но услышала я именно так), что судьба ведет человека как по рельсам и все события его жизни укладываются в одно русло – чуть правее-левее, но не вне.

И очень редко – два-три раза за жизнь случается момент, когда «рельсы» судьбы подходят так близко к другим рельсам – что человек может перепрыгнуть, уйти с одной линии судьбы на другую. Как троллейбус идет по 17-му маршруту в сторону Киевского вокзала, а в районе площади Индиры Ганди теоретически может перекинуть рога на 7-й маршрут и уехать в Замоскворечье, к кинотеатру «Ударник». Так и судьба – два-три раза за жизнь может, повинуясь иногда совершенному пустяку, перейти на другой маршрут. Неизвестно, какой лучше и может ли один быть лучше другого. Неизвестно, где больше счастья или удачи – возможно, это вовсе не зависит от маршрута.

Кто знает… иногда мне кажется, что вот эти моменты и были такими «возможностями переключения». Со вторым совсем непонятно, но кто знает… возможно, что-то ждало меня на той осенней подмерзшей дороге… может, и хорошо, что я тогда отказалась.

Во-вторых. Я недаром повторяю: «два-три раза».  У меня было два. Возможно, третий ожидает где-то за поворотом? Как не пропустить этот момент, когда опять совсем близко подойдут неведомые, другие, непонятные сверкающие рельсы? Иногда мне кажется, что это уже было, только в этот раз я сказала «Да» и … прыгнула…  Иногда думаю, что этот момент еще впереди.

И в-третьих. Ах, если бы можно было, если бы только можно было, как бы это было прекрасно: снова и снова проживать свою жизнь, узнавая на практике последствия своих поступков, выбирая то этот поворот, то другой. Мне действительно нравится моя жизнь сейчас. Очень. Но как бы я хотела, как бы я чертовски хотела узнать, прожить, пережить все то, что было бы – скажи я тогда «да». И в первый раз, на дискотеке, и во второй, после работы. Прожить три жизни и потом сравнить – как оно получалось. Наверняка были бы люди, которые встречались бы мне во всех трех судьбах. Могу даже прикинуть, кто бы это был. А кто-то, такой дорогой сейчас, возможно, там был бы только дальним знакомым.

Вот, кстати, есть такие люди, о которых ты точно чувствуешь, что они могли бы быть близкими друзьями. Радуешься, когда есть возможность с ними потрепаться. Каждый раз обещаешь чаще общаться. Иногда даже что-то планируешь… но человек в твою жизнь не вмещается как-то. Возможно, там, на других рельсах судьбы, именно он стал бы самым близким другом. Просто здесь не совпали. Или ребенки – мыслимо ли было бы повстречать человека, который в этой судьбе родился у меня, а в другой был бы чьим-то еще?

Да, другая судьба – это очень интересно. Очень. Но как же быть с этой моей жизнью? Здесь тоже все так ладно, так славно складывается?

Аааах, как будет, так будет. Тот ли маршрут, этот ли…  Мчусь ли по набережной, стою ли в пробке на Ленинском… Повторю еще раз: «Спасибо тебе, Господи, за мою прекрасную жизнь и за всю любовь, что мне дана». Хорошая судьба, хорошая жизнь.

И все-таки иногда я вспоминаю осторожный, как будто испуганный взгляд. Быстрое, сбивчивое бормотание вопроса. И я оборачиваюсь, вздыхаю и говорю: «Да, милый. Да».

Если бы...

Когда сидишь на работе в субботу и воскресенье, хочется помечтать о чем-то прекрасном.

И я вот подумала: если бы мне предложили провести, ну, например, год – в любом времени, в любой компании. Из прошлого, я имею в виду, из знаменитостей. Вот где угодно. И именно не смотаться на пару минут, а жить, общаться, дружить…

Еще давно я писала, что хотела бы увидеть момент распятия, ощутить, как это было, посмотреть на людей, которые там стояли. И, конечно, не может не вдохновлять мысль провести рядом с Христом тот год, когда ему исполнилось 33… Но сейчас, если честно, я так устала.

Может, прожить рядом с Толстым тот год, когда он писал «Войну и мир»? Но нет, сам Лев Николаевич никогда не казался мне приятным человеком. Вот если бы можно было провести год с Пьером Безуховым, это другое дело, но персонаж – он все-таки только персонаж.

Вчера, уже засыпая, я совершенно точно поняла: есть такое место и такой человек. Год в Коктебеле, в начале ХХ века, в дружбе с Максимилианом Волошиным. Гулять по горам в смешном балахоне, как у него. Купаться в моем самом любимом из всех морей море, тогда еще совершенно чистом. Вечерами смотреть на Карадаг...

 А главное – общаться с Максом. Рядом с ним были поэты и художники большие, чем он – в плане творчества. Одна Цветаева чего стоит. Но не было никого, кто был бы настолько Большим Человеком. Настолько солнечным. Все вспоминают удивительную естественность Волошина, его огромную доброту и любовь к людям. Ко всем людям, вообще, ко всему живому. Для него были не важны политические страсти, он равно пытался спасти в первые послереволюционные годы и красных от белых, и белых от красных… Он всегда чувствовал то самое важное в каждом человеке, что делает человека живым – душу ли, Божью искру ли, неважно, как назвать.

Солнечный, огромный, прекрасный человек. Прозрачные, светлые, воздушные акварели. Стихи. Море. Солнце. Коктебель…

Да, это было бы самым лучшим. Имея возможность выбирать из тысячи времен, из тысячи исторических персонажей… Не Франция с ее королями и мушкетерами, не Испания с ее кастаньетами, не экзотические острова… Пусть бы случился год в Крыму, с Волошиным.

Марина Цветаева. М.Волошину.

Над вороным утесом —

Белой зари рукав.

Ногу — уже с заносом

Бега — с трудом вкопав

В землю, смеясь, что первой

Встала, в зари венце —

Макс! мне было — так верно

Ждать на твоем крыльце!

Позже, отвесным полднем,

Под колокольцы коз,

С всхолмья да на восхолмье,

С глыбы да на утес —

По трехсаженным креслам:

Тронам иных эпох —

Макс, мне было — так лестно

Лезть за тобою — Бог

Знает куда! Да, виды

Видящим — путь скалист.

С глыбы на пирамиду,

С рыбы — на обелиск...

Ну, а потом, на плоской

Вышке — орлы вокруг —

Макс, мне было — так просто

Есть у тебя из рук,

Божьих или медвежьих,

Опережавших «дай»,

Рук неизменно-брежных,

За воспаленный край

Раны умевших браться

В веры сплошном луче.

Макс, мне было так братски

Спать на твоем плече!

(Горы... Себе на горе

Видится мне одно

Место: с него два моря

Были видны по дно

Бездны... два моря сразу!

Дщери иной поры,

Кто вам свои два глаза

Преподнесет с горы?)

...Только теперь, в подполье,

Вижу, когда потух

Свет — до чего мне вольно

Было в охвате двух

Рук твоих... В первых встречных

Царстве — и сам суди,

Макс, до чего мне вечно

Было в твоей груди!

Пусть ни единой травки,

Площе, чем на столе —

Макс, мне будет — так мягко

Спать на твоей скале!

Субботний вечер

Когда выдаются рабочие выходные, что в нашей профессии вовсе не редкость, с каким наслаждением проводятся короткие нерабочие минуты. Как приятно просто быть дома. Как нежно, с почти чувственной осознанностью загружается посуда в посудомойку, а полотенца – в стиральную машинку. Когда их, этих минут дома, так мало, каждая из них доставляет столько удовольствия… А утром я купила свое самое любимое мороженое (из московских, в Коктебеле есть еще вкуснее). То есть: субботний вечер, я дома, у меня есть свежий инжир, есть мороженое, сегодня «Что? Где? Когда?» … диван, книжка… Все вместе это, безусловно, счастье.   

Читаю записки Чуковского о Зощенко и он, вполне в духе сегодняшнего вечера, тоже предлагает свой вопрос. К.И. говорит об особенностях стиля Зощенко, о том, как писатель показывает уродство и неестественность мещанской, канцелярской речи. Например: «Что ты нарушаешь беспорядок», или «Родился ребенок как таковой» или «Раздаются крики, возгласы и дамские слезы». Чуковский пишет, что этот язык вполне прижился в обществе. И приводит примеры из собственной коллекции. Вот они:

Он продолжал хлестать меня по роже, и тогда я подумал: к чему мне такие варианты?

Когда мы вошли в комнату, он сидел на обломках мебели и нецензурно удивился нашему появлению.

А что касается, если к ней зайти, то она нередко его приглашала.

Они буквально как Ромео и Джульетта стали встречаться на улице или в кино, или забегали в кафе.

Он не интеллигент, но близорукий.

Гражданка Голошина постоянно занимается угрызением моей совести.

Домоуправление №9 сообщает, что гражданка Авдеева не аварийная, но требует капитального ремонта.

Незаконно уволена т. Кротова, будучи беременна без согласования с профсоюзным комитетом.

В Африке сохранились бушмены, полностью истребленные европейцами.

В Куликовской битве русские выиграли поражение.

Придворные должны были снимать перед ним шляпы и стоять в обнаженном виде.

И потом К.И. говорит, что среди этих фраз он поместил две или три зощенковские. И предлагает угадать (дословно: «попробуйте отыскать их среди собранных здесь калек и уродов речи»). Ну, у меня есть свой вариант ответа, но я не уверена, может быть, завтра попробую проверить, когда/если вернусь с работы (завтра опять на целый день...). Можете пока что тоже поугадывать J

P.S. Колечка, видела тебя в телевизоре, рядом с МТСным Поповским. Игровой антураж тебе идет, в чем я и не сомневалась, а впрочем я тебя живьем больше люблю :)

Переписка

Сегодня целый день вовлечена в безумную переписку по сложному международному проекту. Участвуют семь стран, по-моему. Сейчас искала одну техническую деталь, помню, что кто-то об этом писал. Просмотрела все письма. И заметила, как забавно трансформируется язык в течение дня.

Утро: Все очень вежливы. Следят за языком. На хорошем аккуратном английском, почти одинаковом для всем. Пока что больше вопросов друг к другу, чем ответов. Уточните, пожалуйста… Пожалуйста, посмотрите комментарии к прилагаемому файлу… Не переписка, а контрольная по бизнес-инглиш.

День. Проект разгорается. Все очень сложно. Представители некоторых стран начинают перетягивать одеяло на себя. Английский становится ОЧЕНЬ хорошим. У всех. Лично я советовалась с профессионалами. А как мне ему сказать «Пожалуйста, посмотрите прилагаемую информацию», чтобы это было безукоризненно вежливо, а он бы прочел: «Сними свой пробковый шлем и начни работать! Ваша империя давно развалилась!» (Как-как? А это вежливо? …ммм… А это не слишком вежливо?)

Вторая половина дня. Более-менее разобрались, но все устали. Проект обрастает конкретикой, а люди начинают меньше следить за языком. Поэтому каждый пишет так, как думает, с оборотами и порядком слов, выдающими национальность. Мы получаем письма на испанском английском, итальянском английском, голландском английском… И разумеется, отвечаем на русском английском. Поэтому мы начинаем все лучше понимать друг друга с датчанами и голландцами (я давно заметила, что их английский очень похож на наш) и немножко хуже, даже иногда переспрашивая («вы имели в виду вот это?», «уточните, пожалуйста…») – с испанцами и итальянцами. Англичане в это время замолкают и в разговоре больше не участвуют.

Вечер. Поздний рабочий вечер в пятницу. Все очень устали. Язык перестает иметь значение вообще. Короткие письма без экивоков, подписей, приветствий. «Мне нужен файл с расчетом» - «Держи». «Три дня?» - «Нет, семь». "К началу ноября запустимся?" - "Должны бы, но рассчитывай на середину"

И в этот момент шлет запоздавшее письмо француженка, которая весь день в беседе участия не принимала. От нее приходит совершенно утреннее письмо, с вежливым обращением, тщательно подобранными словами, длинной и красивой подписью. Это производит на всех немножко странное впечатление, но, к сожалению, ответить адекватно никто уже не в состоянии. Поэтому я отвечаю коротким и совершенно вечерним письмом: «Этот файл? Вот он». Ну правда, здороваюсь и подписываюсь, чего уж там, не жалко. Все равно фыркнула, наверное.

Интересно, когда начнется понедельник, сначала у нас, потом  постепенно у остальной Европы, мы опять начнем обмениваться длинными вежливыми письмами на хорошем английском? Если честно, понятия не имею. Ну, вот в понедельник и посмотрим. Мне, кстати, еще двум голландкам надо написать, по совершенно другому проекту. Вот черт. Им же надо опять вежливо? Или вечер пятницы в любом случае не время для эпистолярных изысков?

настроение

Давид Самойлов 

ДУЭТ ДЛЯ СКРИПКИ И АЛЬТА

М. П.

 

 Моцарт в легком опьяненье

     Шел домой.
     Было дивное волненье,
     День шальной.

     И глядел веселым оком
     На людей
     Композитор Моцарт Вольфганг-
     Амадей.

     Вкруг него был листьев липы
     Легкий звон.
     "Тара-тара, тили-тили",--
     Думал он.

     Да! Компания, напитки,
     Суета.
     Но зато дуэт для скрипки
     И альта!

     Пусть берут его искусство
     Задарма.
     Сколько требуется чувства
     И ума!

     Композитор Моцарт Вольфганг,
     Он горазд,--
     Сколько требуется, столько
     И отдаст.

     Ох, и будет Амадею
     Дома влет.
     И на целую неделю --
     Черный лед.

     Ни словечка, ни улыбки.
     Немота.
     Но зато дуэт для скрипки
     И альта.

     Да! Расплачиваться надо
     На миру
     За веселье и отраду
     На пиру,

     За вино и за ошибки --
     Дочиста...
     Но зато дуэт для скрипки
     И альта!

Выбор (из дневников К.И.Чуковского)

Я в очередной раз взяла дневник Корнея Ивановича Чуковского, хотела там кое-что найти – там масса фактов, данных… И опять стала перечитывать его.

И опять, в сотый раз, меня потрясло, как увлеченно и самозабвенно К.И. ждал смерти, как он все время говорил о ней. Не слишком приличный образ, но смерть все время стоит рядом с ним, как корова, и он не отказывает себе в удовольствии снова и снова подоить ее. Почти каждый год 1 апреля, в день своего рождения, он снова и снова пишет о том, что этот год – уж точно последний.

На самом деле он умрет в возрасте 87 лет, в октябре 1969 года.

Меньше всего на свете мне бы хотелось, чтобы вы подумали, что я пытаюсь написать текст в стиле «старый дурак». Нет. Корней Иванович был удивительным человеком, не всегда приятным, но хорошим, умным и мужественным. Всю жизнь он пытался кому-то помочь. Всю жизнь работал. И действительно в его жизни было много трагического. Но были же и радостные, светлые моменты.

Вот как это выглядит. Я приведу только несколько цитат, наиболее характерных.

19.1.34. …  меня привезли в МГУ, зеленого, старого, с налитыми кровью глазами…

31.1. 34. Он устраивает меня в Кремлевской больнице. Я не верю своему счастью, ибо я весь калека.

Еще жив Горький, и К.И. участвует в его встрече с детскими писателями. В больнице К.И. навещает Осип Мандельштам. С крыши больницы, куда с трудом поднимается К.И., видно, как строят метро.

К нему приходит Зощенко, Олеша, они обсуждают дело Каменева, смерть Куйбышева…

1.4.35. Мне пятьдесят три года. Но я по глупости огорчаюсь не тем, что я на пороге дряхлости, а тем, что вчера Кольцов… отказался печатать мой фельетон…

Напомню – дряхлость – это ему 53. Еще впереди почти половина жизни…

Много общается с Тыняновым, Лили Брик, Квитко, Вениамином Кавериным.

В августе 1936 навсегда «заберут» мужа дочери Лидочки, Матвея Петровича Бронштейна, много позже она напишет о нем книгу.

Общается с Макаренко.

1.04.1941. Сегодня мне исполнилось 59 лет. Никогда не думал, что доживу до такого возраста.

Это 41 год. Его сын Борис Корнеевич пропадет без вести, это будет уже второй ребенок, которого К.И. переживет.

31.03.1046. Как чудесно, что в великий предсмертный канун я еще раз могу с волнением и радостью читать Чехова.

Ничего себе канун - он будет читать Чехова еще 23 года...

Его гостями становятся Фадеев, Каверин, Симонов.

Сосед Пастернак пишет роман. Приезжает Андроников.

Дело Ахматовой и Зощенко

5.09.46. Меня мало смущают судьбы отдельных литераторов – и моя в том числе – но неужели мне перед самой могилой увидеть судьбу всего мира?

18.5.49. Может быть, мы старые и очень несчастные люди, обманутые и ограбленные жизнью, так любим счастливые развязки в книгах, что развязки их собственной биографии так жестоки, так плачевны и трагичны.

Ему, между прочим, еще 20 лет до его собственной развязки, еще много событий, встреч, несчастий и радостей случится.

1.4. 1950 Мне 68 лет сегодня. Ощущение жертвы, которую тянут веревками на виселицу. … туалет перед казнью… Впереди еще 19 лет жизни.

Катаев, Пастернак, Тарле.

1.4.52. На душе спокойно, как в могиле. Позади каторжная, очень неумелая, неудачливая жизнь. … далее о том, как его все не любят, какой он всем чужой – детям и внукам.  Потом новая запись – нет, оказывается, любят, все приехали, поздравили…

29.4.53. … дряхлый, хилый, но счастливый – предсмертно счастливый…

Амнистия, пересмотр дела врачей-отравителей. Отпускают знакомых, за которых долго хлопотал и переживал К.И. Он искренне радуется.

Пастернак, Федин. Паника перед денежной реформой: очереди в сберкассы, в магазины, скупают все, что ни попадя. В магазине роялей: «Что за чорт, не дают трех роялей в одни руки!»

Аккуратная, постепенная и нерешительная, но реабилитация Зощенко и Ахматовой. Ахматова: «Я была в великой славе, испытала величайшее бесславие – и убедилась, что в сущности это одно и то же»

… глупый Вирта построил свое имение неподалеку от церкви, где служил попом его отец – том самом месте, где этого отца расстреляли. Он обращался к местным властям с просьбой - перенести подальше от его имения кладбище – где похоронен его отец, так как вид этого кладбища «портит ему нервы».

Екатерина Павловна Пешкова. Евгений Шварц.

21.02.55. Скончалась бедная жена К.И. – до этого момента он не часто и не слишком добро упоминал ее в дневнике, но отныне он будет неизменно указывать на то, что ее могила – их общая могила.

01.04.55. До сих пор я писал дневник для себя, то есть для того неведомого мне Корнея Чуковского, каким я буду в более поздние годы. Теперь более поздних лет для меня уже нет.

На самом деле осталось еще 14 "поздних лет" - и довольно активных, событийных, интересных. Каверин, Пастернак, Андроников. Ахматова бывает у него на даче. Он переписывается с Зощенко.

02.01.56. Если мне 74 года, если завтра смерть, о чем же хлопотать, чего хотеть.

13.05.56. Фадеев застрелился.

 23.06.56. Я окончательно понял, что писал эти заметки в никуда, что они так сказать, заключительные, и потому торжественно прекращаю их. (это 238 страница книги, а последняя страница дневника будет напечатана на 475-й)

Маргарита Алигер. Твардовский.

 Пастернак печатает свой роман за границей, чем вызывает лавину негодования.

Торжественно празднуется 75-летний юбилей К.И.

Дети собираются на знаменитые ежегодные костры. К.И. делает детскую библиотеку.

27.12.57. Вот, Корней, милый друг, наступает, быть может, последний год твоей жизни. Будь же хоть в этот последний год ЧЕЛОВЕКОМ. (Под «быть человеком» понимает написание книги о Чехове – как если бы все его добрые дела, любовь к друзьям и родным, стремление помочь репрессированным, защитить опальных писателей, ничего не стоили).

Тяжело заболел Пастернак. К.И. хлопочет о том, чтобы его положили хоть куда-нибудь, в мало-мальски приличную больницу, но это удается сделать далеко не сразу – Пастернак как будто не имеет права на медицинскую помощь и лежит в своем домике в Переделкино, а его жена неумело и даже нанося ему вред, пытается что-то сделать. А впрочем, больницу удается выхлопотать и Пастернак выздоравливает.

Приезжает Заболоцкий, Кассиль.

Пастернаку дают Нобелевскую премию, которую ему не удается получить. Пастернак переживает, но потом уезжает на Кавказ с женой, возвращается радостный, помолодевший, шутит…

31.05.1960. Умер Пастернак.

12.10.60. Я почему-то уверен, что эта тетрадь будет последней тетрадью моего дневника: зимы мне не пережить – «свежей травы мне не мять». Это еще 9 лет впереди – девять хороших, в общем, лет.

28.10.60 Я наметил день своей смерти: 21 февраля 1961 года… Далее идет завещание. Вот только сын Николай Корнеевич умрет раньше, чем К.И., так что напрасны некоторые распоряжения… А в дневнике нет никакой записи от 21.02.61...

1961 год. Заканчивается оттепель, то и дело «вырезают» из журналов романы, повести, статьи знакомых.

01.04.61. …Встретил этот предсмертный год без всякого ужаса, что удивляет меня самого.

Но чему ужасаться, впереди еще 8 лет жизни, наполненные встречами и событиями.

В 1962 году К.И. получает фантастическое приглашение – за его заслуги Оксфордский Университет присваивает ему звание «Доктора литературы». Но еще до отъезда в Англию, К.И. получает орден из рук Брежнева.

Твардовский, Ек.Пешкова, Мария Будберг.

Счастливая поездка в Великобританию, торжественная церемония, прогулки по Лондону, выступления для BBC…

Возвращение. Маршак, Крон, Андрей Вознесенский.

Хрущев нападает на художников и на творческих людей вообще. К.И. подписывает протест, хотя сам не всегда одобряет новые веяния в искусстве.

Паустовский. Рина Зеленая.

Мечтания о том, что и как будут говорить после его – без сомнения – очень скорой смерти, как внуки будут вспоминать, куплено ли это полотенце еще при К.И. или уже после его смерти… Это февраль 63 года.

Приезжает Солженицын. Ахматова.

Знакомится с Громыко. К.И. опять фантазирует о том, как будут говорить о нем после его смерти. Умирает Маршак. (июль 64).

24.08.64. …моя жизнь вступила в предсмертный период. …. И с этого дня я начинаю ПРОТОКОЛ МОЕГО УМИРАНИЯ.

10.09.64. Все это пустяки. Умирать вовсе не так страшно, как думают…

Конечно, не очень страшно: До смерти ему остаются еще 5 лет. Пять вполне осознанных, наполненных событиями, встречами, размышлениями, работой лет…

Ахматову со страшным скрипом, но все же выпускают в Англию. Издана книга Пастернака. Проходят детские костры.

Николай Корнеевич

5 ноября 1965 года умирает сын Николай.

Мне кажется, что здесь впервые К.И. начинает понимать, что он не знает будущего и не знает, у кого его, этого будущего, сколько…

Он все больше пишет о работе, судя по всему, работает с наслаждением. Общается с разными, большей частью интересными людьми.

6 января 66 года к К.И. впервые приезжает молодой поэт Иосиф Бродский. К.И. как-то снисходительно пишет о нем – «сумбурные, но не бездарные стихи»…

А 17.01.66 умирает Анна Ахматова. Ни в одной газете об этом не сообщают.

Удивительное дело: далее К.И. по прежнему много работает и общается, болеет, попадает в больницу, нервничает и тревожится из-за литературных дел, дурных переводов, пытается защитить коллег от цензуры… Пытается помочь тому самому Бродскому, когда приходит пора. И больше не ждет смерти и не пишет о ней.

То есть только последние 4 года жизни, будучи уже действительно старым человеком, уже действительно получив последнее заболевание, которое и убьет его 24 октября 1969 года – только эти 4 года он и будет жить и радоваться жизни и не торговаться с нею, и не ожидать смерти, почти неприлично, сладострастно… Я имею в виду из описанного периода – последних 35 лет. Тридцать один год из этих тридцати пяти он жил с ощущением, что «доживает»… Он пережил жену и трех из своих четырех детей. Его жизнь была насыщена событиями как у немногих. Он знал всех знаменитых людей своего времени и дружил с самыми лучшими, самыми интересными из них. Он сам был любим и знаменит безмерно.

Мы все смертны, и как было однажды подмечено, все мы смертны внезапно. Но пока мы живы, пока у нас еще есть силы, друзья, любимые и интересные занятия, небо, солнце, ветер, книги, телефоны, всякие игрушки... Пока мы можем учиться, работать, делать глупости, писать блог, философствовать… Почему бы не делать это все с удовольствием??

А впрочем, что тут говорить. И так понятно. Не могу еще раз не повторить мою самую любимую цитату из Ошо. Я ее уже приводила. Но неважно.

"Я говорю себе: "Чего ты хочешь? Страдания? Счастья? Что ты выбираешь для себя сегодня?" И я всегда выбираю счастье". Ошо.