Сумасшедший корабль: цитаты из Ольги Форш

Ольга Форш

Читаю дивную книгу Ольги Форш "Сумасшедший корабль" - это о Доме искусств. Было такое удивительно явление в жизни Петербурга-Петрограда в начале 20-х годов ХХ века. Власти предоставили целый большой дом (Мойка, 59) для совместного проживания и творчества самых разных людей. Они организовывали выставки и концерты, выпускали книги, кололи дрова и вместе пытались найти свое место в этой новой странной жизни. В управляющий совет Дома входили такие люди, как Анна Ахматова, Евгений Замятин, Кузьма Петров-Водкин... Там жили или бывали практически все, о ком мы сейчас помним в связи с тем временем. Гумилев, Лозинский, Шкловский, Чуковский, Каверин, Зощенко, Шагинян... всех не вспомню. 

Тот самый Дом

Это было потрясающее место, где эти странные и необычные люди организовывали свой быт, писали книги и картины, воспитывали детей, переводили шедевры мировой литературы, влюблялись, беседовали с восторженными учениками, которые потом - кто погиб, кто эмигрировал, кто остался в стержне советского искусства или же прозябал вне его... 

Ирина Одоевцева.
Портрет работы
Юрия Анненкова
1922

Мне бы очень, очень хотелось пройти по пустынным холодным улицам Петрограда. Например, увидеть, как красавица Ирина Одоевцева, будущая жена Георгия Иванова, идет под руку с Николаем Гумилевым по направлению к Мойке. Она - как раз из тех верных и любящих учеников. Гумилев тоже получит комнату в этом доме, где и проживет последний год своей жизни со своей последней женой. Или посмотреть на представление, которое поставит молодой голодный и невероятно остроумный Евгений Шварц с помощью детей, живущих в Доме. Или послушать, как язвительно молодой, высоченный, тощий Корней Чуковский комментирует новую книгу какой-нибудь начинающей поэтессы. Или ... 

В общем, книга Ольги Форш дает именно возможность побывать там, подышать тем воздухом. А как она потрясающе пишет! Я давно не встречала такого ироничного и литературно своеобразного стиля. Стиль Ольги Форш похож на гениальные здания той же самой эпохи - конструктивизма. Я их очень люблю. Почему-то, правда, сразу вспоминаю дома Екатеринбурга - вот там стиль сохранился очень чисто, в своих лучших образцах. Но неважно.

Я, собственно, даже и не хотела рассуждать об этом всем. Просто привести несколько очаровательных цитат...

"Прозаик Долива варила похлебку, а сын ее на велосипеде вокруг себя самого делал круги. Когда в гости к нему пришел другой недомерок, оба встали на головы и пошли на руках. Так как время от времени они тяжко падали на паркет, то поднялся снизу дворник и грозно сказал:
 - Ваша комната обратно записана на штрафной, потому как в жилых помещениях колка дров воспрещается.
Детской затее хождения на руках дворник не внял и в предубеждении удалился".

"Мы лично въехали в Рим на авто. До этого долго неслись по узким дорогам среди апельсиновых плантаций с обилием размноженных оранжевых "солнц на ветвях". Метафора заимствована у поэта, тем же, кому она викторина, поясняем, что речь идет об особом урожае чудесных по вкусу и виду апельсинов".

"Под стук сапог кто-то рявкнет как вепрь:
 - Не строй из себя хри-зан-те-му!"

Дивный рассказ о том, как была конфискована в пользу пролетариата и потом возвращена мебель, слишком длинный, чтобы цитировать его полностью - но он того стоит, это надо просто найти и прочесть. Вот только несколько кусочков: 

"... вошли здоровенные мужики с лесного склада и с такой поспешностью выгребли дотла обстановку, что писателям, склонным к ассоциациям литературным даже в свой последний смертный час, показалось, будто мебель, как в известном рассказе Мопассана, сама пешком убежала из комнат"

"в тот день невольного превращения писателей в пустынножителей..."

"Опустошенные писатели, покорившись без борьбы, уже было наладились, как они будут спать на многотомнейших классиках, обедать за энциклопедией или сидеть на современниках с автографом. ... Едва попав в угол или к писателю под постель, книги множились вроде как почкованием - обитатель Сумасшедшего Корабля обрастал не бытом, а книгами."

"Разгорячившись, товарищ Китов подкидывал вверх пушистою головою и кричал на похитителя мебели:
- Где это видано? Где это?
Заикался превысивший власть комендант:
- Занумерована... внесена в книги...
- Где это? Где это?
И, приставив кулак к левому уху, услышала Ариоста вместо "где это" - "Ге - те". На лице ее проступило блаженство, она проникновенно сказала:
- Вспомнил Гете - значит, все хорошо."

Ну и последнее, как раз о постановках, которые делал Евгений Шварц с детьми (в книге он Геня Чорн):

"Геня Чорн сорганизовал недомерков мужского и женского пола из всех кают Сумасшедшего Корабля. Сейчас он вознес римский свой профиль и скомандовал:
- Встреча флотов Антония и египетской Клеопатры. За отсутствием кораблей и подходящих героев действие будет представлено одним первым планом - игрой восхищенных дельфинов. Дельфины, резвитесь!"

"Затем перешли к гвоздю труппы - "Посадка в Ноев ковчег и коллективное построение слона""

Ой, ну и еще, на сегодня самое-самое последнее. Но не могу удержаться:

"Ну, словом сама и жена.
Не имея склонности к плагиату, возвращаем немедленно авторство этих слов по принадлежности. Слова эти не что иное, как реставрация плохой "вечной женственности" в новом быту. Они - порождение советских курортов. Многопудовые больные, идя в "грязь" за заслуги мужей, на вопрос, от какой они организации, отвечают, себя обожая: "Я - жена". Они же с иерархическим высокомерием бросают по адресу трудовых элементов, попавших по праву личному: "Это - сама".
Сама и жена - не весь ли женский вопрос в двух словах?"