праздник стариков?

Я вот не знаю, что мне внутри себя делать со стариками: уже пару лет замечаю такое и не знаю, как реагировать. Вот вчера еду в метро. Заходит старичок в костюме, с каким-то значком на лацкане и такой, знаете, торжественный. Как бывали ветераны перед 9 Мая.

Ему, конечно, место уступают, улыбаются. Он отказывается: мол, выхожу на следующей станции. И тому мужчине, который место уступал, еще что-то такое говорит снисходительно, вроде как научил жизни.

А я смотрю на этого старика и понимаю: он НЕ ТАКОЙ старый. Ему не больше 75 лет. А это значит, что он в годы войны был совсем маленьким ребенком. Он прожил долгую и, наверное, сложную жизнь. И, конечно, он достоен того, чтобы ему уступили место в метро.

Но вот это особенное, ветеранское выражение лица перед Праздником – ну не надо было имитировать. Правда, не надо. Тем более, что было в этом что-то непередаваемо фальшивое.

И тут я увидела сидящего очень тихого старика. Вот этот был совсем-совсем старенький. Ни орденов, ни нарядного костюма, очень обычный, в черном плащике. Он смотрел на того, первого, поучающего попавшегося под руку дядечку. Потом посмотрел на меня. И так улыбнулся, что я сразу поняла – а этот – настоящий. Он воевал. И он тоже слышит эту фальшивую ноту. Мы с ним переглянулись и улыбнулись друг другу.

Ведь (это я уже год назад писала) – тем ветеранам, кто еще жив, сейчас всем за 80. Их просто очень мало и они уже не так часто выходят из дома. Их место занимает следующее поколение – поколение детей войны. Ничего плохого в этом нет. Но вот только мне не нравится идея сделать 9 Мая – праздником стариков. Нет. Это был праздник тех, кто воевал и работал в годы войны. И это праздник нас, тех, кто этих стариков застал и помнит.

Мой дед был боевым офицером, и я знаю это особенное выражение лица, этот взгляд. Я помню.

Я хотела написать, что это были удивительные люди. И это и правда, и неправда одновременно. Они не были удивительными от рождения – они были обычные люди, совсем как мы. Но на них обрушилась страшная, огромная война – и они стали совсем другими, пройдя через нее.

Опустевшее место не займут новые старики – они могут только помнить, как и мы. Те, настоящие – почти ушли. И мы можем только посмотреть им вслед.