Сегодня в разговоре с коллегами вспомнила одну из странных фраз, настолько странных, что не забудешь. Невыносимо горят на синем твои прощальные апельсины.
Решила найти стихотворение (разумеется, это Вознесенский) целиком.
И параллельно читала новости.
 |
| Вонесенский и Любимов |
Режиссер обвиняет актеров в том, что они дураки, болваны и психопаты, и пьющие притом. Не может остановиться, накручивает свою злобу. Хоть бы ему кто-нибудь догадался дать валерьянки. Все-таки тяжело жить почти столетие, будучи твердо уверенным в своей исключительности и избранности. И как тяжело Любимова судьба выводит из этого заблуждения, как торопливо – видно, нужно ему какой-то урок пройти еще в этой жизни. А времени не так много.
 |
| Вознесенский и Любимов |
Актеры же уже тоже не могут остановиться, чуть ли не подают на своего худрука в суд за клевету, пишут открытые письма... Ну, если честно, могли бы развестись по хорошему, без позорных драк. Каким бы он ни был, он создал этот театр и за это ему можно быть благодарными. И потом – повторю – они сами позволили ему вести себя подобным образом. Остановись они при первых же окриках – может, сейчас бы ничего и не было.
Ну и вот, а теперь читаю стихотворение Вознесенского, вспомненное почти без повода.
 |
| Любимов и Вознесенский в Театре на Таганке |
Вот строки из него:
самоубийство — бороться с дрянью,
самоубийство — мириться с ними,
невыносимо, когда бездарен,
когда талантлив — невыносимей,
мы убиваем себя карьерой,
деньгами, девками загорелыми,
ведь нам, актерам,
жить не с потомками,
а режиссеры — одни подонки,
Подходит?
Стихотворение довольно-таки странное, поэтому полностью прячу его под кат.
.
МОНОЛОГ МЕРЛИН МОНРО
Я Мерлин, Мерлин.
Я героиня
самоубийства и героина.
Кому горят мои георгины?
С кем телефоны заговорили?
Кто в костюмерной скрипит лосиной?
Невыносимо,
невыносимо, что не влюбиться,
невыносимо без рощ осиновых,
невыносимо самоубийство,
но жить гораздо
невыносимей!
Продажи. Рожи. Шеф ржет, как мерин
(Я помню Мерлин.
Ее глядели автомобили.
На стометровом киноэкране
в библейском небе,
меж звезд обильных,
над степью с крохотными рекламами
дышала Мерлин,
ее любили...
Изнемогают, хотят машины.
Невыносимо),
невыносимо
лицом в сиденьях, пропахших псиной!
Невыносимо,
когда насильно,
а добровольно — невыносимей!
Невыносимо прожить, не думая,
невыносимее — углубиться.
Где наша вера? Нас будто сдунули,
существованье — самоубийство,
самоубийство — бороться с дрянью,
самоубийство — мириться с ними,
невыносимо, когда бездарен,
когда талантлив — невыносимей,
мы убиваем себя карьерой,
деньгами, девками загорелыми,
ведь нам, актерам,
жить не с потомками,
а режиссеры — одни подонки,
мы наших милых в объятьях душим,
но отпечатываются подушки
на юных лицах, как след от шины,
невыносимо,
ах, мамы, мамы, зачем рождают?
Ведь знала мама — меня раздавят,
о, кинозвездное оледененье,
нам невозможно уединенье,
в метро,
в троллейбусе,
в магазине
"Приветик, вот вы!"— глядят разини,
невыносимо, когда раздеты
во всех афишах, во всех газетах,
забыв,
что сердце есть посередке,
в тебя завертывают селедки,
лицо измято,
глаза разорваны
(как страшно вспомнить во "Франс-Обзёрвере"
свой снимок с мордой
самоуверенной
на обороте у мертвой Мерлин!).
Орет продюсер, пирог уписывая:
"Вы просто дуся,
ваш лоб — как бисерный!"
А вам известно, чем пахнет бисер?!
Самоубийством!
Самоубийцы — мотоциклисты,
самоубийцы спешат упиться,
от вспышек блицев бледны министры —
самоубийцы,
самоубийцы,
идет всемирная Хиросима,
невыносимо,
невыносимо все ждать,
чтоб грянуло,
а главное —
необъяснимо невыносимо,
ну, просто руки разят бензином!
невыносимо
горят на синем
твои прощальные апельсины...
Я баба слабая. Я разве слажу?
Уж лучше — сразу!
1963
Комментариев нет:
Отправить комментарий