О жирафе и смысле жизни

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай: далёко, далёко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,

И шкуру его украшает волшебный узор,

С которым равняться осмелится только луна,

Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,

И бег его плавен, как радостный птичий полет.

Я знаю, что много чудесного видит земля,

Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран

Про черную деву, про страсть молодого вождя,

Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,

Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,

Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав..

Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

Корней Чуковский пишет: «О том, что эти стихи неспособны, говоря по-старинному, эмоционально воздействовать на душу читателя, Гумилев и сам заявил с огорчением в одном из своих лучших стихотворений того давнего времени - в щемяще-поэтичном «Жирафе», где он безуспешно пытается успокоить, обрадовать, утешить тоскующую петербургскую женщину своим восторженным рассказом о том, что на свете существует красавец жираф, бродящий в дебрях Африки, близ озера Чад: …

Но страдающей женщине нет дела до гумилевских жирафов. Взгляд ее по прежнему грустен. И поэт, не зная других утешений, по прежнему тщетно пытается очаровать ее той же экзотикой: …

Но женщина продолжает рыдать. Меньше всего на земле ей необходимы жирафы».

Кукабарра - смеющаяся птица
(ее голос совпадает со звуком
человеческого хохота)

И я вот думаю: а меня это утешает. Когда мне грустно или трудно, я думаю о жирафах, воздушных шарах, птице Кукабарре. Меня всегда утешают мысли об острове Мадагаскар и его лемурах. Или я вспоминаю историю Морица Беневского, польского авантюриста, который приехал на Мадагаскар и объявил себя его королем, и никто не стал с ним спорить. (О Морице Беневском почитайте при случае, потрясающий был человек и прожил невероятно насыщенную жизнь).

Иногда я думаю о Боге. О том, как и зачем так устроена наша жизнь и что все это значит.  И о том, что на самом деле важно и значимо, а что по сути не имеет значения. К слову, с каждым годом по-настоящему важными кажутся все меньше и меньше вещей и событий…

А иногда я думаю о стране, где на воле живет невероятный, фантастический зверь Жираф. О том, как он идет, медленно поворачивая свою красивую голову на длиннющей шее. О том, как он расставляет передние ноги на водопое, становясь совершенно беспомощным. И о том, что у него ярко-синий язык.

Интересно, кстати, что обычно коммуникация животных построена внутри вида – то есть пчелы прекрасно понимают пчел, но не в состоянии общаться с муравьями. Но есть исключение: в Африке есть сигналы, общие для всех видов животных, пользующихся водопоем. Обычно опасность первой замечает зебра (у нее тоньше слух и острее обоняние), и ее сигнал о приближении хищника совершенно одинаково понимают и антилопы-гну, и жирафы, и слоны – все, кому это важно. Эта условная система сигналов об опасности – своеобразный эсперанто водопоя. Здорово, да?

Разве не приятно подумать об этом? Разве это не утешает? На месте той, гумилевской дамы, я бы послушала о жирафе…

Разве можно быть безутешной, когда мир так причудлив, так прекрасен? Разве можно сомневаться в разуме, фантазии, чувстве юмора Великой Силы, создавшей его? Если где-то, прямо сейчас, идет грациозный, изысканный жираф с абсолютно синим языком?