Поправка-22. О другой войне...

«Он часто напоминал Йоссариану оголтелых интеллектуалов с обоими сглазами на одной стороне лица от постоянной беготни по музеям современного искусства. … Девушкам, с которыми он ходил в театр, нужно было дождаться первого антракта, чтобы узнать, хороший они смотрят спектакль или плохой, а уж в антракте они мигом начинали все понимать. … Про литературу он знал все, кроме одного – как получать от нее удовольствие»

«А жена лейтенанта Шайскопфа мстила мужу за его давнее преступление, которого не могла забыть, хотя не помнила, что и как он преступил. … а с книгой не расставалась даже в постели, когда на ней был только солдатский браслет и Йоссариан»

- Не мое это дело – спасать жизни, - огрызнулся доктор Дейника.
- А какое у тебя дело?
- Откуда я знаю, какое у меня дело! Мне с юности долдонили, что главное дело в нашей профессии – это свято соблюдать профессиональную этику и не давать показаний против других врачей.

- - а что, если бы каждый начал так рассуждать?
- ну тогда-то я был бы просто полным кретином, если бы рассуждал иначе, разве нет?

«Львиная доля документов, получаемых Майором Майором, не имела к нему ни малейшего отношения. В большинстве из них то и дело встречались ссылки на прежнюю официальную переписку, которой майор Майор никогда не видел. Да в этом не было и нужды, потому что любая официальная инструкция непременно отменяла все предыдущие. Часто случалось так, что ему следовало одновременно расписаться на дюжине официальных документов, каждый из которых обязывал его не принимать в расчет все остальные. Ежедневно приходили многословнейшие реляции за подписью генерала Долбинга, неукоснительно начинавшиеся жизнерадостными поучениями вроде «Медлительность стремительно приближает нас к смерти» или «Халатность – сестра распутности» …

Майор Майор со страхом наблюдал, как самое обычное официальное письмо превращается в толстенный фолиант. Сколько бы раз он ни расписывался на документе, тот обязательно возвращался к нему для новой росписи, и вскоре он начал опасаться, что каждый из документов будет возвращаться к нему вечно»

- Ну, а рыба, которую вы видите во сне? Давайте поговорим о вашей рыбе. Это всегда одна и та же рыба?
- трудно сказать. Я не очень-то разбираюсь в рыбах.
- А что она вам напоминает?
- Другую рыбу.
- А другая рыба?
- Еще какую-нибудь рыбу (это, как вы понимаете, беседа с психиатром)

Тот, кто это читал, уже узнал, конечно. Это одна из самых странных, смешных и страшных книг на свете. В какой-то момент она была культовой, потом подзабылась. В переводе, который есть у меня, (и очень хорошем переводе) она называется «Поправка-22», сейчас ее еще называют «Уловка-22».

Она о том, как летчики все летают и летают на бомбардировки, а в перерывах – чинят печку, ездят в Рим к шлюхам, попадают в госпиталь … смысла в существовании становится все меньше, все меньше персонажей остается в живых, время идет нелинейно, то и дело возвращаясь к уже описанным событиям. Люди, живые люди, корчатся в нереальной, фантомной действительности, где все смешно, кроме постоянного увеличения количества боевых вылетов, нужных для того, чтобы вернуться домой.

Череда гротескных портретов, гениальные карикатуры - я читала и хохотала, вспоминая знакомых мне людей. Диалоги и картинки из жизни. Жизнь, так ясно, с такой любовью, так детально описанная, и смерть, которая везде и все ближе. Действие все время балансирует на границе - а именно на этой границе многое ярче и понятнее.

И все время действие возвращается к одному и тому же – как умирает раненный стрелок Снегги – раз за разом, каждый раз все подробнее, все страшнее, с все более ужасающими натуральными подробностями. От одной фразы "Где сейчас прошлогодние Снегги?" в начале книги до нескольких страниц, которые физически трудно читать, в конце.

И Поправка-22 – снова и снова, логический парадокс, обладающий бюрократической силой. От полетов может быть отстранен только ненормальный, но любой, кто просит отстранить себя от полетов – признается нормальным. В палатку майора Майора можно зайти, только когда там нет майора Майора. Поправка-22 действует везде и всюду, безжалостная, меняющая формулировку в зависимости от ситуации и под конец теряющая всякую формулировку – просто «Поправка-22», как абсолютное оправдание жестокости и варварства.

И чудовищный персонаж, на протяжении книги создающий синдикат с названием M&M (не знаю, случайно ли совпадение) - делец, продающий все всем и самому себе, организующий авианалет на собственную часть, чтобы оплатить покупку египетского хлопка.  

И вдруг, в момент, когда уже все безнадежно - конец книги, разрезающий созданную автором безумную действительность как гордиев узел. Жизнь просто взрывается изнутри бюрократической нудной пустоты. 

Когда я читала это лет в 16, мне было скорее смешно, а все страшное как-то не доходило… Сейчас – скорее страшно, даже, когда смешно.

И вообще-то я это все писала не для того, чтобы написать о книге, я хотела о другом сказать. Это случайно вышло так подробно.

Сейчас я думаю о том, что это же не о какой-то абстрактной войне – это же о Второй Мировой. Той, которую насквозь прошел мой дед – до Берлина. То есть американцы настолько не знали, настолько не понимали, что это было. 

"- Они стараются меня убить, - рассудительно сказал Йоссариан.
- Да почему именно тебя? – выкрикнул Клевинджер.
- А почему они в меня стреляют?
- На войне во всех стреляют. Всех стараются убить.
- А мне, думаешь, от этого легче?

… Йоссариан опирался на неоспоримые доводы, поскольку совершенно незнакомые ему люди обстреливали его из зениток, стараясь прикончить, когда он сбрасывал на них бомбы, и в этом не было ничего веселого".

Главный герой и почти все остальные просто хотят жить и не хотят, чтобы их убили. И это ... ну как с этим поспоришь? Но ведь это же Вторая мировая. Это то самое время, когда в Сталинграде, в Доме Павлова три месяца воевали наши мужчины. Я помню, как мы шли вокруг дома Павлова (это в Волгограде, они сохранили это здание в том виде, в каком оно было после окончания Сталинградской битвы) и как там. До сих пор.  

У бедных американцев была другая война, бессмысленная и бесцельная. Чего удивляться, что они второй фронт открыли под самый занавес. Я уже читала о том, что они в большинстве своем так ничего и не поняли – кто воюет, зачем… да и действительно, они же так далеко.

А все равно как-то странно, да?

Искала картинки и наткнулась на фотографию. Она ниже. На картонке нищего написано: "Я должен работать, чтобы есть. Я должен есть, чтобы работать. Уловка-22". То есть реально культовая книга, ее даже нищие цитируют...