О доброте нового типа

Перечитала «Белые одежды» Дудинцева, одну из тех книг, к которым снова и снова возвращаюсь по жизни.

Там много всего интересного, много такого, что дает возможность посмотреть на людей и на жизнь вообще свежими глазами. В самом начале романа упоминается спящая почка – это из ботаники, очень простая вещь: у яблони ее не видно, но с помощью специальной обрезки дерева садовник может заставить ее пробудиться и на стволе дерева «выстреливает» новый побег.

Так и люди, герои книги, относящиеся к мирной, тихой спокойной профессии, вдруг оказываются в ситуации непереносимого давления. Речь идет о временах, когда Трофим Денисович Лысенко начал доказывать правильность своих теорий с помощью политических и идеологических лозунгов. Он убил самых лучших, самых талантливых ученых, например – Николая Ивановича Вавилова. Но не всех.

Ботаники, зоологи, занимавшиеся картошкой, яблонями, коровами вдруг оказались должны сделать колоссальный выбор между предательством и верностью. И нет бы речь шла о собственных убеждениях, не только, речь идет о живым людях – учениках, коллегах… О жизни и смерти. И у каждого эта спящая почка просыпается.

Я очень люблю эту книгу, там много о чем можно было бы поговорить, но вот сейчас вспомню только одну историю, которая отчего-то очень сильно запала мне в память с самой юности, с самого первого раза, когда я читала эту книгу.

Сама история под катом – если не помните, посмотрите. О том, как немолодой медик, которого стали убивать тогдашние гопники, выстрелил в одного из них.

Хорошая история.

Фильм, кстати, тоже был
очень хороший

Можно сравнить Раскольникова с его теоретическим утверждением, что он «право имеет» и спокойную уверенность героя Дудинцева «Я имею право».

И вспомнить нашу иногда трусливую, а иногда мудрую убежденность, что «справедливость восстанавливается сама по себе».

И толстовское (опять теоретическое!) про непротивление злу насилием… Как угадать, как правильно оценить момент, ситуацию, когда надо подставить другую щеку, а когда –вцепиться зубами в горло противнику? Ведь очень по-разному бывает.

И многое другое.

И я вот думаю. Возможно, речь идет о появлении человека нового типа – одновременно умного и сильного, умеющего как терпеть и наблюдать, так и дать по морде… Такие люди были после войны и, говорят, опять появляются среди нас.

Человека, который будет – по Ошо – и Буддой, и Зорбой (кто не знает, имеется в виду духовность Будды и радость плотской, физической жизни, описанная в романе Никоса Казандакиса «Грек Зорба», позднее удачно экранизированного). Человек, который исходит не из теоретических построений, а идет от самой жизни, может оценить, как именно обрезает дерево его жизни судьба, и когда пора прорасти спящей почке. Человек, который живет не только физическим телом, не только умом или чувствами - но сразу во всех доступных нам телах. Он не забывает о физическом теле (как многие великие теоретики), но и не переоценивает его требования (еды, чистой постели, тепла и уюта), умея и ограничить тело во имя чего-то менее материального, но более важного

Так и герои романа Дудинцева – вместо того, чтобы покорно перестроиться и начать преподавать студентам теории о самозарождении жизни в кувшине с грязным бельем, начали сопротивляться - так мужественно, так достойно. Несмотря на прямую страшную опасность. Несмотря на огромный соблазн сохранить былой образ жизни – тихий, мирный, в интеллигентской преподавательской резервации… А ведь только что кончилась война, им так хотелось покоя – просто копаться в земле, высаживать картошку или пшеницу, учить студентов. Но они сделали другой выбор, кто-то – ценой собственной жизни. И победили.

Кстати, здесь можно вспомнить и выбор героев Булгакова, как раз недавно об этом говорили – кто заслужил свет, а кто – покой.

Какая простая история. И какая многозначная.

Владимир Дудинцев, «Белые одежды», часть III, глава 3.

- Как ты думаешь, Федя, добрый я человек? - спросил он вдруг, забыв про телятину и мгновенно отключившись. - Погоди, я знаю, что ты скажешь. Добрый добрый я. Мне хочется быть добрым, мне больно, когда я вижу чужое страдание, и я спешу источник этого страдания устранить. И люблю еще смотреть на счастливого, любоваться, как он счастлив. Я и о тебе могу то же самое сказать. Ты еще добрее меня. А вот что ты мне ответь. Ты умеешь употреблять вот эту штуку?

И он, протянув руку через стол мгновенно поднес к лицу гостя свой маленький кулак. Это было что-то новое, и Федор Иванович с интересом стал рассматривать с близкого расстояния костлявое оружие академика.

- Все думают, что я комнатный,- заговорил тот грубым голосом - Думают, что я интеллигент из Шпенглера, обреченный на вымирание в силу своей утонченности и скрытой безнравственности. Морская свинка, давшая пищу для "Заката Европы". Нет, Федька. Я - нового типа интеллигент. Я даю пищу для "Пробуждения Европы", которое еще будет написано. Я надену телогрейку, возьму в руки лопату, матюкнусь трехэтажно, и ты попробуй, меня узнай. Я могу и ломиком трахнуть. И пока сволочь будет хлопать глазами, не укладывая этого факта в своих  мозгах, я еще добавлю. Давай, налью... Хор-рошая штука, когда долго ее не видишь... Когда с цепи сорвешься.

…

- Вот я тебе сказал это слово. Интеллигент нового типа, - академик положил на стол кулак, стал смотреть на него. - Вот эта штука, хоть она и маленькая, не как у Варичева... Но она что-то может. Жизнь, практика знает много примеров.  Был у меня знакомый, медик из энцефалитной экспедиции. Добряк с судимостью. Боролся в тайге с энцефалитным клещом. Пошел туда не ради денег. Я уважаю этих людей. Вот он вернулся в Москву. Смерть от энцефалита пронесло... А в Москве, когда ночью шел с вокзала с рюкзачишком, худенький очкарик... на улице к нему подошли трое. Дай, дед, закурить. Иван Афанасьевич буркнул: не курю. Один сделал ложный выпад и ударил ногой в живот. И принялись ногами убивать упавшего ученого. По голове! Трое! И этот, первый, занес свою ногу в зашнурованном сапоге. Чтоб ударить всей подошвой в лицо. Но дни его были сочтены. Иван Афанасьевич застрелил его. У него был ракетный пистолет. В пах ему ракетой выстрелил. На суде в последнем слове он сказал: "В жизни я все уже сделал. Я готов даже умереть, но получаю тем самым право. Получаю право сделать то, что велит совесть". Он подошел к моей мысли, минуя Гамлета. Пусть, говорит, знают все подонки Слишком много развелось под охраной закона. Пусть знают, среди жертв может оказаться и такой, как я.  Мы освободимся, наконец, от нападающих по ночам.

Н.И.Вавилов

Т.Д.Лысенко